Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка

Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка. Ленинград: Прибой, 1930.

Часть 1

Глава 1

Марксистский метод упирается именно в… проблемы [философии языка] и не может вести дальнейшего продуктивного наступления, не подвергнув их самостоятельному рассмотрению и разрешению. Где нет языка — там нет и идеологии. Физическая вещь превращена в знак. Не переставая быть частью материальной действительности, такая вещь известным образом отражает и преломляет другую действительность.

Форма… [всегда] имеет и некоторое, пусть примитивное, знаковое идеологическое значение. Область идеологии совпадает с областью знаков. Сознание становится сознанием, только наполняясь идеологическим, resp. знаковым содержанием, следовательно, только в процессе социального взаимодействия. Индивидуальное сознание питается знаками, вырастает из них, отражает в себе их логику и их закономерность. Логика сознания есть логика идеологического общения, знакового взаимодействия коллектива. Слово — идеологический феномен par excellence. Вся действительность слова растворяется в его функции быть знаком. В нем нет ничего, что было бы равнодушно к этой функции и не было бы порождено ею. Слово — чистейший и тончайший medium социального общения. [Следовательно,] философия языка [- это] философия идеологического знака.

Глава 2

Когда ставится вопрос о том, каким образом базис определяет идеологию, то на него дают верный, но слишком общий, а потому многосмысленный ответ : каузально (причинно).
Если под каузальностью понимать механическую каузальность, как ее до сих лор понимают и определяют позитивистические представители естественно-научного мышления, то такой ответ является в корне ложным и противоречащим самым основам диалектического материализма. (акцент на речевую деятельность как ту область, где идеология овладевает словом).

Общественная психология — это и есть прежде всего та стихия многообразных речевых выступлений, которая со всех сторон омывает все формы и виды устойчивого идеологического творчества: кулуарные разговоры, обмен мнений в театре, на концерте, в различных общественных сборищах, просто случайные беседы (вот то, что как раз просматривает история сталинизма – речевая деятельность Сталина погружена в тот же самый корпус речевых выступлений, которые ее и определяют, а следовательно определяют и границы того, что видит Сталин-как-позиция).

(для понимания того, как функционирует идеология) необходимо руководиться основным методологическим требованием:
1) Нельзя отрывать идеологию от материальной действительности знака (помещая ее в «сознание» или прочие зыбкие и неуловимые области).
2) Нельзя отрывать знак от конкретных форм социального общения (ибо знак — часть организованного социального общения и вне его вообще не существует, превращаясь в простую физическую вещь.
3) Нельзя отрывать общения и его формы от их материального базиса.

Бытие, отраженное в знаке, не просто отражено, но преломлено в нем. Чем определяется это преломление бытия в идеологическом знаке?
— Скрещением разнонаправленных социальных интересов в пределах одного знакового коллектива, т. е. классовой борьбой.
Класс не совпадает со знаковым коллективом, т. е. с коллективом, употребляющим одни и те же знаки идеологического общения. Так, одним и тем же языком пользуются разные классы. Вследствие этого в каждом идеологическом знаке скрещиваются разнонаправленные акценты. Знак становится ареною классовой борьбы. (это, по большому счету, то, о чем пишет Козеллек).

Глава 3

Одной из основных и насущнейших задач марксизма является построение подлинно-объективной психологии, однако не физиологической и не биологической, а социологической. В связи с этим перед марксизмом стоит трудная задача: найти объективный, но в то же время тонкий и гибкий подход к сознательной субъективной психике человека, подведомственной обычно методам самонаблюдения.

Действительность  внутренней психики — действительность знака. Вне знакового материала нет психики. По роду своего бытия субъективная психика локализована как бы между организмом и внешним миром, как бы на границе этих двух сфер действительности. Переживание не только может быть выражено при помощи знака (ведь можно выразить для других переживание в слове, в мимике лица или каким-либо иным путем), но помимо этого своего выражения во-вне (для других), — переживание и для самого переживающего существует только в знаковом материале.

Самая степень сознания своей индивидуальности и ее внутренних прав — идеологична, исторична и всецело обусловливается социологическими факторами.

Антипсихологизм прав, отказываясь выводить идеологию из психики. Более того, психику должно выводить из идеологии. Психология должна опираться на науку об идеологиях. Слово должно было сначала родиться и созреть в процессе социального общения организмов, чтобы затем войти в организм и стать внутренним словом.

Однако, прав и психологизм. Нет внешнего знака без внутреннего знака. Внешний знак, неспособный войти в контекст внутренних знаков, т. е. неспособный быть понятым и пережитым, перестает быть знаком, превращаясь в физическую вещь.

Часть 2

Глава 1

(Критика структурализма как дисциплины, возникшей на основе изучения мертвых языков и поэтому обращающееся к процессу понимания значения как к пассивному, а самому значению – как нечто внешне данное).

Глава 2

Ориентация лингвистики и философии языка на чужое иноязычное слово отнюдь не является случайностью или произволом со стороны лингвистики и философии. Нет, эта ориентация является выражением той огромной исторической роли, которую чужое слово сыграло в процессе созидания всех исторических культур. Эта роль принадлежала чужому слову во всех без исключения сферах идеологического творчества — от социально-политического строя до житейского этикета. Ведь именно чужое иноязычное слово приносило свет, культуру, религию, политическую организацию (шумеры — и вавилонские семиты; яфетиды — эллины; Рим, христианство — и варварские народы; Византия, «варяги», южно-славянские племена — и восточные славяне и т.п.). Эта грандиозная организующая роль чужого слова, приходившего всегда с чужой силой и организацией или преднаходимого юным народом-завоевателем на занятой им почве старой и могучей культуры, как бы из могил порабощавшей идеологическое сознание народа-пришельца, — привела к тому, что чужое слово в глубинах историчеcкого сознания народов срослось с идеей власти, идеей силы, идеей святости, идеей истины и заставило мысль о слове преимущественно ориентироваться именно на чужое слово.

 (любопытные рассуждения по поводу продуктивности изучения языковых форм только как части целого и непродуктивность – как форм как таковых. Это ведь ровно то, про что пишут в «Квадратуре смысла») Языковая форма является лишь абстрактно выделенным моментом динамического целого речевого выступления — высказывания. В кругу определенных лингвистических заданий такая абстракция является, конечно, совершенно правомерной. Однако, на почве абстрактного объективизма языковая форма субстанциализуется, становится как бы реально выделимым элементом, способным на собственное изолированное историческое существование. Это вполне понятно: ведь система, как целое, не может исторически развиваться. Высказывание, как целое, не существует для лингвистики. Следовательно, остаются лишь элементы системы, т. е. отдельные языковые формы. Они-то и могут претерпевать историю. История языка, таким, образом, оказывается историей отдельных языковых форм (фонетических, морфологических и иных), развивающихся вопреки системе, как целого, и помимо конкретных высказываний.

(Он пишет об этом раньше Виттгенштейна) Смысл слова всецело определяется его контекстом. В сущности, сколько контекстов употребления данного слова, — столько его значений.

Глава 3

(Теория выражения)

 В выражении, таким образом, два члена: выражаемое (внутреннее) и его внешняя объективация для других (или, может быть, и для себя самого). Теория выражения, какие бы тонкие и сложные формы она ни принимала, неизбежно предполагает эти два члена: всё событие выражения разыгрывается между ними. Следовательно, всякая теория выражения неизбежно предполагает, что выражаемое может как-то сложиться и существовать помимо выражения, что оно существует в одной форме и затем переходит в другую форму. Ведь если бы это было не так, если бы выражаемое с самого начала существовало в форме выражения и между ними был количественный переход (в смысле уяснения, дифференциации и т. п.), то вся теория выражения пала бы. Теория выражения неизбежно предполагает некоторый дуализм между внутренним и внешним и известный примат внутреннего, ибо всякий акт объективации (выражения) идет изнутри во-вне. Источники его — внутри. Недаром теория индивидуалистического субъективизма и все вообще теории выражения произрастали только на идеалистической и спиритуалистической почве. Всё существенное внутри, — а внешнее может стать существенным, лишь став сосудом внутреннего, выражением духа. Правда, внутреннее, становясь внешним, выражая себя во-вне, видоизменяется. Ведь оно принуждено овладеть внешним материалом, обладающим своей законностью, чуждой внутреннему. В процессе этого овладения материалом, преодоления его, превращения его в послушный medium выражения само переживаемое и выражаемое видоизменяется и принуждено итти на известный компромисс. Поэтому-то на почве идеализма, на которой сложились все теории выражения, могло иметь место и радикальное отрицание выражения, как искажения чистоты внутреннего.

Значение ориентации слова на собеседника — чрезвычайно велико. В сущности слово является двухсторонним актом. Оно в равной степени определяется как тем, чье оно, так и тем, для кого оно. Оно является, как слово, именно продуктом взаимоотношений говорящего со слушающим. Всякое слово выражает «одного» в отношении к «другому». В слове я оформляю себя с точки зрения другого, в конечном счете с точки зрения своего коллектива. Слово — мост, перекинутый между мной и другим. Если одним концом он опирается на меня, то другим концом — на собеседника. Слово — общая территория между говорящим и собеседником.

   Вне объективации, вне воплощения в определенном материале (материале жеста, внутреннего слова, крика) сознание — фикция. (вот почему важна и материальная культура – вне ее сознание точно так же не существует, причем не существуют важные части, не «закрываемые» языком) [С]ознание, как организованное материальное выражение (в идеологическом материале слова, знака, чертежа, красок, музыкального звука и пр.), сознание — объективный факт и громадная социальная сила.

Всю совокупность жизненных переживаний и непосредственно связанных с ним внешних выражений мы назовем, в отличие от сложившихся идеологических систем — искусства, морали, права — жизненной идеологией. Жизненная идеология — стихия неупорядоченной и незафиксированной внутренней и внешней речи, осмысливающей  каждый наш поступок, действие и каждое наше «сознательное» состояние.

1) Язык, как устойчивая система нормативно-тождественных форм, есть только научная абстракция, продуктивная лишь при определенных практических и теоретических целях. Конкретной действительности языка эта абстракция не адэкватна.

          2) Язык есть непрерывный процесс становления, осуществляемый социальным речевым взаимодействием говорящих.

          3) Законы языкового становления отнюдь не являются индивидуально-психологическими законами, но они не могут быть и отрешены от деятельности говорящих индивидов. Законы языкового становления суть социологические законы. (к вопросу о сталине-как-позиции)

          4) Творчество языка не совпадает с художественным творчеством или с каким-либо иным специально-идеологическим творчеством. Но, в то же время творчество языка не может быть понятно в отрыве от на-
[101]         
полняющих его идеологических смыслов и ценностей. Становление языка, как и всякое историческое становление, может ощущаться как слепая механическая необходимость, но может стать и «свободной необходимостью», став осознанной и желанной необходимостью.

            5) Структура высказывания является чисто социальной структурой. Высказывание, как такое, наличествует между говорящими. Индивидуальный речевой акт (в точном смысле слова «индивидуальный») — contradictio in adjecto.

Глава 4

(связка базиса и надстройки) Именно для того, чтобы понять историческое становление темы и осуществляющих ее значений, необходимо учитывать социальную оценку. Становление смысла в языке всегда связано со становлением ценностного кругозора данной социальной группы, и становление ценностного кругозора — в смысле совокупности всего того, что имеет значение, имеет важность для данной группы — всецело определяется расширением экономического базиса. На почве расширения базиса реально расширяется круг бытия, доступного, понятного и существенного для человека. Первобытному скотоводу почти ни до чего нет дела, и почти ничто его не касается. Человеку конца капиталистической эпохи — до всего прямое дело, до отдаленнейших краев земли, даже до отдаленнейших звезд.

Часть 3

Глава 1

Можно прямо сказать, что лингвистическое мышление безнадежно утратило ощущение речевого целого. Увереннее всего себя чувствует лингвист в середине фразы. Чем дальше к границам речи, к целому высказывания, тем позиция его становится все неувереннее. К целому же вообще у него нет подхода; ни одна из лингвистических категорий не пригодна для определения целого.

Проблематизировать в социологическом направлении явление передачи чужой речи — такова задача нашей дальнейшей работы.

Главы 2-4

(Рассуждает о том, как разные языки (география) в разных эпохи (история) по разному передают отношения между социальными группами (т.е. идеологию), когда цитируется чужая речь в своей).

Язык отражает не субъективно-психологические колебания, а устойчивые социальные взаимоотношения говорящих.

Все существенное в оценивающем восприятии чужого высказывания, все могущее иметь какое-либо идеологическое значение выражено в материале внутренней речи.

В контексте этой внутренней речи и совершается восприятие чужого высказывания, его понимание и оценка, т. е. активная ориентация говорящего.

Между чужой речью и передающим ее контекстом господствуют сложные и напряженные динамические отношения.

  Язык существует не сам по себе, а лишь в сочетании с индивидуальным организмом конкретного высказывания, конкретного речевого выступления. Только через высказывание язык соприкасается с общением, проникается его живыми силами, становится реальностью. Условия речевого общения, его формы, способы дифференциации определяются социально-экономическими предпосылками эпохи. Эти меняющиеся условия социально-речевого общения и определяют разобранные нами изменения форм передачи чужого высказывания. Более того, нам кажется, что в этих формах ощущения самим языком чужого слова и говорящей личности особенно выпукло и рельефно проявляются меняющиеся в истории типы социально-идеологического общения.