Valerii Golofast, Sem’ia v krupnom gorode

Valerii Golofast, Sem’ia v krupnom gorode, in: Valerii Golofast, Stat’i raznykh let (SPb: Aleteia, 2006), pp. 15-234.

This book is one of the most fascinating analyses of the Soviet family during late socialism. The book agenda is informed by one of the biggest challenges of late socialism as Soviet society revealed a trend towards decreasing fertility rates in its European (“more developed”) regions, such as Russia, Ukraine, and the Baltic states, where they fell below a population reproduction level, while in the Central Asia and Transcaucasia they remained exemplary high. As a result, this study belongs to the class of population management studies with a very clear research agenda: to understand what factors contribute to (a) the diminishing number of children in “European” Soviet families, and (b) a high rate of divorces, which had a negative impact on the psychological well-being of Soviet subjects – also an aspect of modern biopolitics where the well-being of state subjects stands in direct connection with their ability to contribute to the economic growth. Put in the language of the author, he is interested in what causes the “dysfunctions” among modern families (p. 21).

Chapter 1 examines the regional differences in the structure of Soviet family. Quite a standard picture of low fertility rates in the “European” republics of the USSR; Golofast argues that urbanization is the primary factor driving changes in the Soviet family life. «... на нынешнем этапе урбанизации в СССР нарушения режима воспроизводства населения, его брачного и семейного состояния охватывают не только крупные и большие города; они становятся проблемой крупных регионов страны. Тем самым все более необходимо совершенствование демографической и семейной политики, анализ ее принципов и направлений с учетом конкретных особенностей регионального состояния семьи, общественных, семейных и личных потребностей, на удовлетворение которых направлены проводимые мероприятия» (38).

Chapter 2 focuses on the types of families in Leningrad (nuclear family is clearly dominant); chapter 3 looks at the structure of Leningrad families (parents-children-etc, whose property they live on, whether they share it with relatives or not, etc.). Chapter 4 focuses on the horizontal connections between the families (parents vs. married children). Lots of useful statistical data on how common it was for grandparents to help and in what spheres of life.

Chapter 5 “Family tensions” examines the main negative factors that prevent families from “functioning properly” (in other words, why so many Soviet families failed to conform to the social norms as defined by the authorities). “Состояние семьи привлекает внимание и вызывает тревогу в связи  с рядом социальных проблем развития образа жизни населения крупного города. Снижение рождаемости, постарение населения, высокая доля мигрантов в городах деформируют инфраструктуру города, усугубляют дефицит трудовых ресурсов в ближайшей перспективе» (85). Golofast connects “disorganization of the family and marriage among the urban communities” with alcoholism and other deviant behaviours. Golofast argues that these negative trends are merely a by-product of the transitionary period when the previous family form is transforming into a new, genuinely socialist family form. In thes chapter, Golofast discusses how they used sociological polls to try to understand, what aspects of family life (attitude to children, drinking habits, smoking, personal behavior, bad sex, adultery, kulturnost’, etc.) add emotional burdens on the Soviet family. While the research is interesting by itself, Golofast makes it clear that he is mainly interested in these tension factors not per se, but rather as obstacles preventing people from “reaching happiness” (98). The author is trying to build an argument that many of these tensions are just a temporary phenomenon while Soviet society is working out a new model of family relations. At the same time, this research is prescriptive, and so the study aims to identify and, perhaps, even foresee these trends and, through influencing government policies, help them come into reality rather sooner than later. Golofast is therefore concerned that most of the responsibilities for family management lie with women, which leads to high levels of stress. «Значимым афктором напряженности в семье продолжает оставаться форма отношений между ее членами, ежедневная практика выполнения многообразных семейных функций таким образом, что как наиболее важные из них (ответственые решения, крупные расходы, распределение денег), так и наиболее трудоемкие и хлопотные (повседневные покупки, бытовые дела) концентрируются скорее в руках жены, а не других членов семьи» (105).

Chapter 6 studies the normative expectations of gender roles in Soviet families. While straightforward questions about gender equality lead to predictable answers (most respondents support it), subtler questioning suggests that gender equality is a process which is barely half way through. As a result, Golofast repeatst his idea that sociology should be prescriptive and influence the popularization of new social norms: «изучение нормативных основ семейного поведения следует считать важной областью не только само по себе, но и в целях развития общей теории нормативной детерминации деятельности в условиях социализма» (123).

Chapter 7 examines “happiness in marriage.” In the very first paragraph, Golofast makes it clear that he’s primarily interested in the social aspect of happiness: “постановка проблемы счастья как общественной проблемы, как создание экономических и социальных условий счастливой, полнокровной жизни для всех групп населения – это завоевание революции, ее долгосрочная программа"(124). “Реальная задача [исследования] обозначить факторы (регуляторы) счастливых супружеских отношений, а также факторы риска, предоставив этим самым возможность человеку осознанно искать счастья, избегать таящихся, скрытых от него препятствий» (125) – in other words, Golofast here represents the late Soviet trend for producing self-regulating subjects who, through acquiring certain forms of literacy, would independently implement the state’s biopolitics (happy marriage, children, productive relations). Among the reasons that provoke divorces, Golofast mentions “причины, приводящие к мыслям о расторжении брака, в основном носят эмоционально-нравственный, духовный характер. В меньшей степени имеет значение (131) распределение обязанностей в семье. Неудовлетворенность материальными и жилищными условиями, структурные характеристики семьи не имеют связей с ориентацией к разводу (132)» - in other words, he keeps on emphasizing the priority of ‘internal’ mechanisms for achieving happiness that only depend on the people themselves.

Curiously, Golofast – through his sociological analysis – revives a commonplace idea that women are more materially invested and oriented, while men are somewhat more spiritual: «Непосредственно общая успешность счастливых в браке складывается... из положительности оценок: у женщин – семейного достатка, досуга, работы и в какой-то мере жилищного положения; у мужчин – своей работы и во вторую очередь материальных и жилищных условий. В целом здесь, по-видимому, проявилось существующее в скрытом виде стремление мужчин к самоуважению: это признание и уважением извне и собственная удовлетворенность достигнутым (149)... Наибольшей удовлетворенностью жизнью отличаются счастливые в браке женщины (превосходя мужчин), и если вспомнить приведенные выше модели, то «женская» - семейно (материально) ориентированная – осуществляется чуть успешнее, нежели «мужская» (духовная, общественная, производственная)» (150). At the very end of the chapter, Golofast reiterates why he thinks these questions are important: “В счастливом браке человек оказывается социально более активным и адаптированным» (151). Chapter 8 continues the inquiry into social, psychological, and moral problems of marriage.

Chapter 9 examines life priorities among Soviet men and women. Once again, confirms the commonplace knowledge that women are more oriented to their families, whereas men – much broader: “Круг важнейших радостей мужчин шире и разнообразней (семья, дети, досуг, работа), чем у женщин (дети, семья)» (165). «Женщины гораздо сильнее вовлечены Heв проблемы семьи, чем мужчины, часто они не делают различия между забоатами и радостями, т.е. то, что заботит, одновременно является и радостью. Некоторой части женщин свойственен акцент на детях как на радости жизни, которая является заместителем всех радостей» (167). He is also concerned with a potential lack of the self-disciplining drive among Soviet working-class families: «Что касается ориентации на образование, саморазвитие, то они у несемейной молодежи, попавшей в нашу выборку, развиты слабо, и их снижение (а у женщин почти полное исчзеновение) при вступлении в брак свидетельствует о хрупкости и неустойчивости данных ценностей. По-видимому, среднее образование, свойственное молодому поколению рабочих, облегчается освоение прежде всего элементарных основ культуры, но не является гарантией дальнейшего приобщения к подлинным духовным ценностям. Как свидетельствуют недавние обследования образа жизни городдских рабочих, при (173) все многообразии форм досуга современной рабочей молодежи его качественные характеристики далеки от оптимальности (174, ссылка на: Гордон Л.А., Клопов Э.В., Оников Л.А. Черты социалистического образа жизни: Быт городских рабочих вчера, сегодня, завтра. М., 1977. С. 51-72).  

Golofast’s prescriptive agenda not just to describe the ongoing social transformation of the Soviet family, but also contribute to its faster stabilization for the sake of socialist productivity leads him to a conclusion that the state should act through the bodies and minds of women. On p. 180, there, he offers a prescriptive definition of a proper Soviet womanhood: “Усиление семейной направленности женщин, повышение для них значимости супружеских отношений – это общая тенденция, связанная с наступлением нового этапа в далеко не новом процессе женской эмансипации. Первый этап – выход женщины за пределы семьи и овладением равными см мужчинами позициями в общественно-трудовой сфере – в основном завершился. Найден способ адаптации женщин к необхоидмости сочетания семейных и общественно-трудовых ролей, в частности малодетность. Противоборство между общетвенно-трудовым ролями и семейными с объективном плане завершилось скорее в пользу трудовых ролей: женщины успешно справляются с трудовыми ролями и менее успешно (с точки зрения общества) – с семейными (малодетность, недостаточный воспитательный потенциал семьи, рост числа разводов). В субъективном же плане это противобоерство завершилось в пользу семейных ролей. Откры для себя общественно-трудовую сферу и научившись реализовать в ней свои возможности и стремления, женщины только начинают осваивать сферу семьи во всей ее многогранности. Процесс эмансипации привел женщину снова в семью, но это уже иная женщина и иная семья». And then on p. 187: “Достижение такого уровня, когда семейные факторы не препятствуют развитию трудовой направленности (при благоприятных профессиональных факторах) и когда женщины начинают обретать способности и возможности развития индивидуально-личностных потребностей, дается жещнинам нелегко. Развитие идет медленно, ибо женщина как субъектадаптации действует на пределе адаптационных возможностей. Дальнейший рост активности женщин в сферах семьи, труда, досуга и духовного рзавития может быть обеспечен лишь при действенной социальной политикен, направленной на удовлетворение и стимулирование потребностей женщин во всех без исключения сферах их деятельности. Причем объектом социальной политики в первую очередь должны стать представительницы тех слоев трудящихся женщин, которые пока что находятся в наименее благоприятных условиях труда. Вместе с тем, многое в этом процессе зависит от формирования новых взаимоотношений в семье, в частности от семейных ориентаций мужчин, от активности их в семейной сфере. Становелние новой семьи требует, пожалуй, большей перестройки от мужчин, чем от женщин. Проблема "профессиональная деятельность мужчин и семья" еще только возникает, но, по-видимому, бубдет обостряться». Cuiriously, while Golofast does mention that a new family will require a large  transformation of male roles, he doesn’t really give any suggestions on how it should look like.

In Conclusion, Golofast returns to the underlying agenda of his research by asking anew the question about falling birth rates, including unwillingness of the people to incorporate the biopolitical agenda of the state: “Во многих современных странах, а также в развитых регионах нашей страны нарушения в режиме воспроизводства достигли такой степени, что препятствует (sic) демографической устойчивости, а тем более демографическому росту…. Каков социальный механизм, приводящих современную семью к малодетности? Почему социальная потребность удержания уровня рождаемости в демографически нормальных границах не осознается людьми как личная потребность в рождении двух-трех детей в среднем на одну брачную пару?» (199) as well as the requirements of political economy: «Каков вклад семьи в исторические изменения мотивации труда и потребления – прцоессов, лежащих в основе (199) производительности общественного труда и ценностной структуры образа жизни? (200)».