Bourdieu, Disctinction в применении к советскому материалу

Bourdieu, Disctinction в применении к советскому материалу

Цель Бурдье: показать принципы устройства социального пространства (т.е. социума). А вообще он был сильно левым и вполне осознанно преследовал практические (политические) цели – понять, почему определенные социальные группы являются доминирующими, определенные – доминируемыми, на каких принципах держится эта социальная иерархия и можно ли с ней что-нибудь сделать. И еще он не боялся термина «классовая борьба» - в общем-то, стратегии различения он как ее и воспринимал.

Основной инструмент, посредством которого формируется общество – это различение (distinction – отсюда название его книги). Для каждой социальной позиции (места, которое индивид занимает в обществе) характерен вкус к определенным вещам (в широком понимании – музыка, кино, хобби, но в том числе и материальные вещи), т.е. вкус становится не столько эстетической, сколько социальной категорией (отсюда подзаголовок книги – A Social Critic of the Judgement of Taste). Как следствие, для понимания общества необходимо обратиться к изучению стилей жизни, ибо социальное пространство характеризуется «приоритетом формы над функцией, способом использования над сущностью (вещи)» (Distinction, 5). Это важно, т.к. в отношении самодельных вещей (что для тебя особенно важно) дает возможность отойти от их функциональности и рассуждать о более широких функциях этих вещей.

А вообще, советская идеология же не отрицает потребление, но потребление должно быть функциональным. И эта модель же насаждается, взять хотя бы дизайн советских вещей – в нем примат функции над эстетикой довольно очевиден (во многих случаях, по крайней мере). И отсюда сразу же внутренний конфликт, ибо потребление (хоть готовых, хоть самодельных вещей) в основе своей стилистично, ну или стильно.

Теперь, как возникают разные социальные группы и разные социальные позиции, которые затем объективируют себя через потребление. Бурдье говорит о том, что социальное пространство изначально трехмерное (three-dimensional), т.к. важен не только объем капитала, но и его качество и то, как он меняется от поколения к поколению (Distinction, 114), а про социологические теории, основанные на одномерной модели (объем капитала), он пишет как о «псевдонаучных рассуждениях, редуцирующих социальную вселенную к ограниченности абстрактных социальных страт («верхний средний класс», «низший средний класс» и пр.)» (Distinction, 125). Ибо для социальных групп, обладающих сравнимым объемом разного качественно капитала (культурного и экономического), будут характерных совершенно разные вкусы – более того, разные вкусы будут характерны и для индивидов, которые формально обладают одинаковым объемом одинакового капитала (например, преподаватели вузов), но при этом происходят из разных социальных групп (т.е. у их капитала разная история).

Ну так вот, разные социальные позиции, основанные на различиях в социальном капитале, объективируют себя по-разному в различных вещах через чувство вкуса. Самая засада, что чувство вкуса и стиля формируются не сами по себе, т.е. для такой-то позиции характерен такой-то вкус, а для такой-то позиции – такой-то стиль. Согласно Бурдье (и в этом я с ним солидаризируюсь), различия между позициями (т.е. различение, выражаемое в габитусе как совокупности вкусов/стилей) являются относительными. Не в эйнштейновском смысле, а в смысле того, что они определяются относительно друг к другу. Скажем, для среднего класса во Франции является естественным пить вино не потому, что эта характерная особенность среднего класса, а потому что рабочий класс отдает предпочтение пиву, высший класс – шампанскому, а всякая богема – крепким спиртным напиткам типа абсента, текилы и пр. При этом высший класс пьет шампанское, т.е. пиво, вино и абсент с текилой пьют представители других социальных позиций, от которых высший класс хочет дистанцироваться. Все различия, таким образом, взаимно относительны: как пишет Бурдье, социальное пространство – это «a set of distinct and coexisting positions which are exterior to one another and which are defined in relation to one another through their mutual exteriority and their relations of proximity, vicinity, or distance, as well as through relations of order, such as above, below, and between» (Practical Reason, 6). А в другом месте: «Эксплицитные эстетические предпочтения конструируются в противопоставление группам, наиболее близким в социальном пространстве, с которыми [социальные акторы] находятся в наиболее острой и прямой конкуренции, или, еще точнее, в противопоставление [их] предпочтениям» (Distinction, 60).

Чтобы все окончательно запутать, т.е. усложнить, т.е. сделать похожим на реальность, Бурдье вводит понятие габитуса. Габитус – это и будет та совокупность вкусов, которые характерны для группы индивидов, занимающих одну социальную позицию. Габитус порождает практики (ибо он прививает человеку определенные вкусы, а дальше человек, руководствуясь вкусом, начинает играть именно в те практики, которые характерны для его габитуса), причем Бурдье подчеркивает, что связь между габитусом и практиками не является строго заданной. Одно из интервью с ним было озаглавлено его цитатой «От правил к стратегиям» - габитус не задает жесткие правила, скажем, можно быть преподавателем вуза и любить группу «Руки вверх», но преподаватель вуза, который любит группу «Руки вверх», преследует менее эффективную стратегию как в плане своей собственной карьеры (скорее всего, при повышении предпочтение отдадут его коллеге, который слушает Ю. Кима или «Ночных снайперов», ибо вероятность того, что многие другие преподаватели вузов будут любить группу «Руки вверх» очень низка, они воспримут различие с нашим воображаемым героем – а оно будет начинаться уже на уровне телесных практик, а не только музыкальных вкусов), так и в плане своего социального воспроизводства – есть большая вероятность того, что его дети станут не преподавателями вуза, а продавцами на вещевом рынке, ибо вкус поведет их на запах шавермы, а не на поиск высоких истин. В общем, здесь диалектическая связь – социальная позиция индивида определяет посредством габитуса его вкусы, но и то, какие у тебя вкусы, определяет твою социальную позицию.

Теперь, как формируется вкус – «как правило, он выучивается непреднамеренно, когда [индивид] приобретает диспозицию [т.е. определенные склонности, обусловленные его местом в социальном пространстве] посредством домашнего или школьного обучения легитимной культуре», при этом легитимных культур столько, сколько социальных групп. В этом плане любопытно, были ли в советском обществе группы, для которых «самодельные» вещи были объектом нелегитимным, т.е. вызывали недоумение или презрение. Партийная/государственная бюрократия, очевидно, а вот на уровне более низкого капитала? Судя по «Служебному роману», довольно многие советские граждане отвергали такие вещи, ибо «нестильно», а где стиль, там и социальные различия – т.е. ключ к тому, как эти вещи, самодельные и не очень, «работали» в социальном плане, а стало быть, почему есть смысл их изучать. У него же есть рассуждения по поводу одного из основных различий – между экономической необходимостью и свободой от нее (т.е. между вкусом к необходимому и вкусом к роскоши). Можно ли рассматривать самоделки как одну из стратегий уйти из тех социальных категорий, которые определяются «вкусом к необходимому»? Вряд ли, существенно сложнее – отсюда же реабилитация определенных понятий (роскошь, в первую очередь) не только через западные вещи, но и через самодельные вещи (самодельные автомобили, лодки, катера, яхты).